27 февраля, 8.15 утра, я уже в зале заседаний. В ООН первая неделя Совета по Правам Человека, в девять начнётся доклад Верховного Комиссара М.Б. Мы с Ф. очень его ждём: за 15 минут Мадам Б. упомянет как минимум 30 стран, в которых всё сложно, и о которых почти не говорят. Мы хотим написать об этом отчёт. Мы хотим написать и опубликовать его быстро, желательно, уже через час после выступления.
Я бодро строчу заголовок, как вдруг меня окликает женщина, сидящая справа. «Извините», говорит она, «в Швейцарии, я слышала, уже есть вирус. Вы не знаете?»
Я знаю, но я не люблю эти ненужные разговоры. К тому же я занята, хоть и стараюсь оставаться дружелюбной.
«Да», говорю я, «зафиксировали один случай».
«Где, здесь?!» в голосе вдруг отчётливо слышен испуг.
Я отрываюсь от монитора, поднимаю глаза на свой любимый зал XX, 8.30 утра, всё ещё полупустой.
«Что вы», говорю, «где-то в Тичино. В итальянской части Швейцарии. Вы не волнуйтесь.»
«Я из Ирана», говорит она мне. «Мой муж врач. Надеюсь, вас это не коснётся, так, как это коснётся нас».
Я совершенно уверена, что нас это в принципе не коснётся, но из уважения к тем, кого это коснётся в Иране, деликатно молчу.
28 февраля на столе в офисе я нахожу подарочный пакетик. Красивый, нарядный, красный. Бантиком к нему прикреплена жёлтая памятка, как правильно мыть руки и не пропустить симптомы К-вируса. Внутри лежат влажные салфетки, бумажные платочки, дезинфицирующий гель и крем для рук марки L’Occitane en Provence. Заглядывая в другие кабинеты, я вижу красные пакетики на всех столах.
Ай да А., смеюсь я, ай да молодец. Здорово придумала, креативно. Памятку я прикрепляю к себе на доску с заметками, не особенно вчитываясь в текст. Она желтеет там ярким пятном на фоне других документов.
А. заходит в кабинет, я радостно встаю ей на встречу, обнимаю и благодарю. Она и сама рада тому, как здорово придумала нас развеселить, и отправляет фото антикоронавирусного наборчика в рабочий инстаграм.
2 марта Ф. жалуется, что мама С. только о том и говорит, как опасно ходить в ООН, как много нас там.
На прошлой неделе правительство Швейцарии отменило все массовые мероприятия свыше 1000 человек. Массовых мероприятий свыше 1000 человек в Швейцарии – и в нашем кантоне – очень много. Мы все порядком расстроились: кто-то не попадёт на Моторшоу, кто-то на фестиваль, кто-то на любимый матч. Организаторы отменённых мероприятий начали подсчитывать убытки. Многие несостоявшиеся зрители и посетители решили не возвращать стоимость отменённых билетов.
ООН не швейцарская организация и продолжает работать в обычном режиме. Разве что 190 с лишним параллельных мероприятий отменили, но Совет продолжается, и мы этому очень рады.
3 марта Ф. заходит в офис и внезапно говорит, что больше в людные места не пойдёт. Что-то щёлкнуло в его голове, и на одного коллегу, с которым можно было бы продолжать оставаться спокойным скептиком, стало меньше. С тех пор мы будем избегать темы вируса – потому что Ф. уже боится, а я ещё нет.
Мы планируем большое мероприятие позже в марте, У. подтверждает дату, я пишу пригласительные письма в Бразилию.
Я рассказываю Л. о том, что, ну надо же, есть люди, которые всерьёз переживают. Л. вдруг говорит, что на всякий случай купил несколько пачек макарон и круп. И даже достал две маски. Спрятал на антресолях. Отлично, думаю я. Пусть лежат.
6 марта я читаю в огромном зале нашу речь, написанную накануне. Ф. делает исключение из собственных правил и приходит меня поддержать. Не садится, не подходит близко к людям. Стоит в задних рядах. Потом уходит обратно в офис. Минуту поколебавшись…я ухожу следом за ним.
9 марта, а также 10 и 11, мы сидим в офисе и смотрим прямую трансляцию из ООН. В Швейцарии отменили мероприятия свыше 100 человек, но Совет продолжил свою работу. Мы пишем о его работе, нас читают, и это придаёт нам силы писать ещё. Мне бы, конечно, хотелось быть в большом зале, но я сижу в своём кабинете, потому что, «кто его знает».
Бюро Совета собирается на закрытые совещания обсуждать «экстренные меры». Мы напряженно ждём. Совет снова не отменяют, а перемещают из Зала ХХ в архаичный зал Ассамблеи, чуть более просторный, в котором можно рассадить делегации.
Мы медленно привыкаем к новому словосочетанию «социальное дистанцирование». Внимательно всматриваемся в прямую трансляцию: сидят ли люди на расстоянии положенных двух метров друг от друга?
Люди не сидят, мы делаем скриншот экрана, когда видим, что неправительственным организациям, как всегда, не хватает места.
Мы начинаем думать, не отправить ли этот скриншот на всеобщее обозрение в Твиттер. Я вдруг понимаю, что да, я хочу отправить это в Твиттер, я хочу, чтобы людей рассадили, разрешили бы им спуститься вниз, туда, где нельзя сидеть простым смертным, туда, где ещё есть места.
Холодок впервые пробегает по телу.
12 марта Ф. заходит и говорит «всё, Совет всё-таки распустили».
Я разочарована и реагирую обиженным «ууууу, что, серьёзно??». Мы соглашаемся, что этого, конечно, стоило ожидать.
Потом я спокойно обедаю в столовой, когда мне звонит У., и просит срочно, скорее подняться. У нас совещание, и У. объявляет, что с понедельника мы все работаем дома.
Дома я узнаю, что в Швейцарии, уже который день, тестируют только группу риска. Людей старше 65, беременных женщин, людей с сопутствующими заболеваниями. И тех, кто не может дышать самостоятельно. Остальных, у кого тоже есть симптомы, просят просто сидеть, закрывшись в отдельной комнате. Ждать, пока станет лучше.
Я этого ещё не понимаю, но это тот самый вечер, когда внутри, наконец-то, что-то щёлкнет у меня.
13 марта на работе я показываю коллегам, как пользоваться мессенджером. У. подтверждает, что меры удалённой работы временные, пока – на неделю. В следующую пятницу мы, как и запланировано, встречаемся на рабочий ланч с М.С.
Я на минуту призадумываюсь, не использовать ли такую прекрасную возможность для приезда в Минск. Можно было бы поработать из дома там. Оказывается, что воскресный прямой рейс отменён. Ну ничего, думаю я. Тем более, в следующую пятницу рабочий обед с М.С.
14 марта я впервые вижу пустые полки в магазине. Я уже видела их на фото друзей из Барселоны. Но одно дело на фото, другое – увидеть пустые, пустые, пустые ряды в собственном супермаркете у дома. Молча стою несколько секунд и медленно поворачиваю голову из стороны в сторону. Не может быть. Кто скупил все макароны. Кому понадобился весь томатный соус. А чечевица. А яйца. А чеснок.
Вот они какие, оказывается, полки в магазинах. Серые, металлические и с решётками.
В отделе полуфабрикатов в холодильнике лежит одинокая гавайская пицца. Ко мне возвращается самообладание, а вместе с ним и чувство юмора. Они, впоследствии, как часть инстинкта морального самосохранения, нередко будут идти вместе. Надо же, бедная пицца с ананасом. Даже во времена кризиса её никто не хочет.
15 марта в маленькой Швейцарии 842 новых случая коронавируса. Но про это никто не говорит. Это я увидела в столбике, где обновляется мировая статистика по странам.
Я звоню Ан., уточнить, не хочет ли она отменить наш ужин. Ан. осторожно говорит, что, если я не против, то можно не отменять. А. живёт в 5 минутах ходьбы от дома, мы встречаемся, едим раклет, болтаем на расстоянии полутора метров.
Мы болтаем не на тему коронавируса. Это тоже уникально: через пару дней будет трудно представить себе какие-то другие темы.
В 9 вечера мы слышим с улицы какой-то шум. Люди хлопают с балконов. Мы ещё не знаем, почему, но, интуитивно, сразу понимаем. И хлопаем вместе со всеми – врачам и медсёстрам, которые работают на износ.
Завтра Ан., пойдёт на работу – там ей скажут, что её коллега больна.
И больше ни она, ни я, ни сотни тысяч людей не будут ни с кем встречаться, долгих, долгих, долгих ХХ дней / недель / месяцев (вернуться к этой записи в будущем, подставить нужное число и подчеркнуть правильный ответ).
16 марта мы впервые работаем из дома. Это странно, но терпимо. Мы пишем доклады, и отправляем шутки с мемами в чате.
Закрыли школы, и Л. тоже работает из дома. Он организовал онлайн уроки в Телеграме, ему очень нравится собственная система. По ту сторону экрана, скромные, застенчивые студенты вдруг начали активничать и отвечать.
В городе чрезвычайное положение, закрыты рестораны, бары, клубы и даже, как утверждает официальный сайт швейцарского правительства, эротик лаунжи. Про эротик лаунжи на пуританском сайте правительства читать очень смешно, как смешно от нескончаемых шуток про туалетную бумагу, карантин и социальную дистанцию в многочисленных чатах в вотсапе.
Появляется очень много сообщений о бесплатных курсах, книгах, йоге в инстаграме, музейных онлайн турах, трансляциях спектаклей и концертов. Так и хочется укусить себя за локоть, сколько всего интересного появилось, а времени больше не стало.
Вечером я выбегаю на соло прогулку, это не запрещено, у дома лесок и речка. Бегу и вижу, как люди большими компаниями жарят барбекю и празднуют дни рождения, скорую весну или а-я-даже-не-знаю-что.
Становится обидно и очень не по себе. Но почему, объяснить я пока не могу.
17 марта мы работаем, правительство Эмиратов вызывает А. вернуться домой. Там её закрывают на 14-дневный карантин, чему она очень рада. Она говорит, что дома она спокойна, но переживает за нас в Женеве и присылает смайл разбитого сердца.
Т. тоже работает из дома, она живёт в приграничной Франции, там ситуация критичнее, ей разрешают выйти на улицу только по бумажке о том, что она навещает престарелых родителей, которым нужна помощь.
В Женеве мы перестали навещать всех, кто старше нас.
В Италии и Испании люди выходят на улицу, только заполнив предварительно онлайн форму, в которой указывают, почему им так необходимо куда-то пойти (аптека, еда, кому-то нужна помощь).
В Швейцарии мы всё ещё можем ходить, куда хотим.
Вечером я иду бегать, на встречу мне, кажется, бежит, весь город. В лесу не разминуться. Так и хочется всё бросить и побежать в обратную сторону. Но в обратной стороне тоже много людей. Я прибегаю в маленький зоопарк-ферму, и смотрю через забор на мини-кроликов. Они смешные и учатся прыгать. Стою, как завороженная, и вдруг понимаю, что больше бегать не пойду. Что долго ещё никуда вообще не пойду. Кролики, тем временем, вырастут.
В 9 вечера, как всегда, все хлопают в ладоши врачам. Машины сигналят. Соседи снизу звонят в колокольчик. Соседи справа играют с балкона «What a wonderful world».
18 марта я бросаю письмо в почтовый ящик (оно не скоро дойдёт – закрыты границы) и бегу домой. Поддавшись порыву, забегаю в магазин и покупаю самый красивый букет. Дома ещё есть цветы, но они начинают вянуть. Этот букет я буду подрезать каждый вечер, ложить в ванночку каждую ночь, подпитывать каждое утро. Я хочу, чтобы он простоял долго. Цветочные магазины закроют завтра, цветов потом больше не будет.
19 марта в Швейцарии более 1000 случаев заражений за день, в соседних Франции (30 минут езды на автобусе от дома), Испании (где осталось столько любимых друзей) и в Италии (о которой и думать страшно) медики работают в памперсах, больных на вертолётах перевозят в другие регионы, где ещё есть места в палатах интенсивной терапии.
Перед сном я захожу в инстаграм и смотрю сториз Ал. Он выложил то ли видео, то ли фото, о котором я даже не могу говорить.
Мне хочется кричать от ужаса, но как бы беззвучно. Это тоже такое новое состояние, от которого некуда бежать, разве что учиться не думать. Честно ли – не думать?…
Я помню прекрасный Бергамо, ровно четыре года назад, там были, С., К. и я, слетевшиеся из трёх разных странах. Четыре года спустя, мы живём в трёх новых странах, и с нарастающим ужасом, молчим. То что мы молчим – не ново. Ново то, что теперь мы молчим и на эту тему тоже.
Мне хочется найти слова и донести до мира простой посыл: милые люди, пожалуйста, сидите дома, даже если вам не запрещают выходить гулять. Даже если вы бодры и веселы, молоды и уверены, не ходите, поберегите себя и других. Да, возможно вы сами заболеете не сильно. Но тому, кто заразится о вас, может повезти гораздо меньше.
Поберегите и тех, кто сутками работает в переполненных больницах. У них должны оставаться силы на то, что ещё впереди.
Мне хочется сказать, что сидеть дома здоровым гораздо лучше, чем сидеть дома, потому что в больнице нет мест. Потому что страшно идти в больницу.
Мне хочется кричать это на всю Швейцарию, в которой нет жёсткого карантина: демократическое правительство до последнего оставляет людям свободу выбора и передвижения, отказывается указывать гражданам, на то, что им делать. Граждане, мол, сами могут решить. Только решают неправильно.
Мне хочется кричать это на весь мир, а в особенности, в те страны, где вам, как совсем недавно мне, всё ещё кажется, что ваш город это не коснётся, обойдёт стороной. Что числа в столбиках ваших стран не сильно изменятся, ваши врачи справятся, ваши друзья не заболеют.
«Послушайте», так и хочется заорать мне «Ведь если звёзды зажигают, значит это кому-нибудь нужно».
Нет, увы, это кричал Маяковский, а не я.
Послушайте, кричу тем временем я. Я спокойна и оптимистична. Но та волна, которой нас накрыло, накроет и вас тоже. Я пишу вам из апокалиптического будущего, из страшного сна, из которого нельзя выйти, нельзя проснуться. В котором окажетесь и вы тоже. От которого вас отделяет неделя или несколько недель. У вас ещё есть немного времени, чтобы привыкнуть к ситуации, может быть нечестно у вас его отбирать. Не паникуйте, пожалуйста, но начинайте воспринимать этот ужас всерьёз. Пускай лучше, это окажется напрасно. Не рискуйте. Перестрахуйтесь. И, заклинаю, перестаньте говорить, что это ерунда.
Я пишу и боюсь, что меня никто не услышит.
Я пишу и очень боюсь, что я во всём окажусь права.
20 марта сижу и сижу на тёмной кухне и смотрю на обновлённые столбики чисел, каждый раз ощущая холод в груди.
Какой ужас, как статистика тривиализирует смерть. 13, 262, 627.
Я пока не знаю как об этом писать. Поэтому не буду писать вообще.
Если вы знаете как, говорите. Если вы не как я – один большой ком в горле. Я зажгу свечку и буду тихо молчать.
21 марта был выходной, то есть суббота.
Я отправляю 19-минутное голосовое сообщение бедным друзьям, которым пришлось его слушать. Я довольна. Я услышала «Марина, я тебя услышал» как минимум трижды.
Я учу арабский, немецкий, испанский и французский. Я люблю учиться, поэтому мне никогда не скучно. Я читаю «Чуму» Камю (да-да, отличная идея), и несколько книг попроще. Я танцую, и очень рекомендую делать это вам.
В 7.30 утра я иду в магазин. У меня всего одна маска, и я её берегу “на потом”. Для похода в супермаркет, думаю я, достаточно плотно обмотаться шарфом. Постираю потом его в кипятке. В очках, шапке и с замотанным лицом, я выливаю на руки крепкого раствора, дезинфицирую руки до того, как к чему-нибудь ими прикасаться.
На входе в магазин мне дают талон. Мне повезло – я одна из первых, не приходится ждать на улице, можно сразу идти внутрь.
Но внутри уже человек двадцать. Мы отшатываемся друг от друга. Очки затуманены, кружится голова. Полки полупустые, я хватаю первое попавшееся под руку вино. Я почти совсем не пью, но, вместо одной бутылки, беру сразу четыре.
Кладу в корзинку случайный (оставшийся ещё на полках) гель для душа. Хороший, кстати, Палмолив. Отлично пенится. Вряд ли я бы узнала о его существовании ещё дней десять назад, когда, прежде, чем купить новый косметический продукт, я внимательно читала этикетку и сканировала её специальным приложением.
В магазине вместо радио каждую минуту объявляют жутким голосом «Пожалуйста соблюдайте дистанцию». Я соблюдаю не только дистанцию, но и самобладание. Я даже сканирую накопительную карту и получаю скидку на следующую покупку. Скидка действительна две недели, покупка рискует не состоятся.
Дома я обрабатываю продукты дезинфицирующим раствором. К., в Чили, делает так же.
22 Марта Про что я забыла рассказать?
Про то, что в 6 вечера на женевских балконах устраиваются «аперо». Все слушают одну и ту же радиостанцию, которая играет специально для балконов. Пьют пиво, вино или чай. Мы пускаем мыльные пузыри.
По вечерам не только хлопают в ладоши, но и выключают свет и зажигают свечи.
Соседи с дома напротив играют «Белла Чао, белла чао, белла чао, чао, чао».
Дворец наций ООН по-прежнему открыт. Цветы всё ещё стоят в вазе. Иногда в доме пахнет пирогом.
Новости на ТВ в Швейцарии начинаются и заканчиваются на оптимистической ноте. Показывают, как репортёры навещают многодетные семьи и расспрашивают родителей, как они справляются. Показывают, как люди загорают на пляже у озера. Показывают, как волонтёры разносят покупки тем, кто остерегается выходить в магазин.
Очень всколь показывают жуткое, плохо смонтированное видео из больниц, в которых медсёстры по айпаду организовывают прощальные звонки. Для этих целей больницами специально закуплены айпады. О числе заболевших говорят вскользь.
Рабочий ланч с М.С., конечно, был отменён. Удалённая работа продолжится как минимум до середины апреля.
Мероприятия переносятся с мая на ноябрь.
Мы пишем письма пожилому А. этажом ниже, подкладывая ему конверты под дверь. Он отвечает нам на пожелтевших листках, с выжженным спичками красивым контуром, на которых пишет строчки из любимых стихов.
По ночам я не могу заснуть. По утрам я по-прежнему просыпаюсь в 6. Каждый вечер мы не знаем, что будет завтра.
Семьи стали ближе, даже если они далеко.
Мы все стали ближе или ещё станем.
Позвоните, напишите друг другу. Напишите тем, кому давно не писали, напишите тем, кому пишите каждый день. Станем добрее, станем мудрее, станем ближе.
Может быть тогда во всём этом ужасе будет хоть какой-нибудь важный смысл.
ten thousand plays 